Ненаглядный.
Фрагмент творческой работы этого года.
Запрятанный в глубине души-квартиры, между выцветшим балдахином торшера и замыленным зеркалом, приютился мой маленький звереныш. Мой страх. Я никогда не пускала его дальше порога, берегла от чужих завистливых глаз. Откармливала моченым в молоке хлебом и чистила шерсть мягкой щеткой.
Ел он много...Ел он много, чуть ли ни всю зарплату проедал, оставляя мне только мелочь на чай и сдобные булочки. Всё свободное время приходилось тратить на его чистку. Любил страх ласку и вечно цеплялся когтистыми лапами за подол моей юбки. Порвал её в нескольких местах, а ещё подгрыз ножку трюмо, проглотил ключ от квартиры и передрал все мои туфли. Набедокурил, что впору было бы выгнать или отдать его в другие добрые руки, но больно любила родного, близкого душе. Да и кто ещё стал бы греть меня вечерами, сворачиваясь тяжелой тушкой на коленях.
Год от года страх рос, и места ему нужно было все больше и больше. Уже не хватало для него стен прихожей и старый торшер жал бок. Из коридора пришлось перенести его в гостиную, расчистив углы от хлама старых воспоминаний и сдвинув ближе к дивану телевизор. Тогда страх вальяжно распластался в отведенном ему уголке и впал в спячку. Во сне он не прекращал расти ввысь и вширь. Три недели спал мой родной, скуля и посапывая беззубым ртом. Скреб половичек, да так яростно, что остались в паркете глубокие борозды. Ночами порой приходилось сидеть рядом и гладить по загривку страх, размером с африканского льва.
К пробуждению своему лев располнел и ощетинился. Улыбнулся мне порезавшимися мелкими зубками и забрался на кровать. При попытке согнать его обратно, на подстилку, я чуть не лишилась пальцев. От такой наглости я поначалу опешила, но отказать ему уже не посмела. Так и стал страх спать со мной на одной постели.
Время всё шло – страх наглел, начал уже увязываться за мной на работу, отгонял прохожих, хищно клацая зубами возле их глоток. На работе рычал на коллег, а особо хищно на юношу из соседнего отдела, что уже пару недель оказывал мне знаки внимания. Ревновал мой питомец. Раз даже едва не бросился на паренька, намереваясь вцепиться ему в шею. Пришлось взять отпуск, надумав обучить страх хорошим манерам и команде “Рядом”. Но он, избалованный нахал, уже не поддавался дрессировке. Поглядывал на меня с ехидством и гортанно мурлыкал: “А зачем, хозяйка?”. Занимал весь диван и смотрел за меня телевизор. Давно начали прорезаться у него человеческие повадки.
Хуже всего, что страх не прекращал расти. Встал на задние лапы, вытянувшись под потолок, ходил по квартире, сбрасывая с полок фотографии, пожирал воспоминания, а заодно и всю еду в холодильнике. Впору уже было занервничать, гнать его, как можно скорей, пока не разрушил всё вокруг. Но мне не хватало смелости - мой ненаглядный теперь контролировал ситуацию, и уже скорее я стала его питомцем. Поедала крошки и ютилась на краю постели.
Страх жирнел, уже не по дням, а по часам, питаясь моей растерянностью и трепетом. Мало-помалу, он стал заполнять всю квартиру, словно гигантский слизень, оставляя везде за собой белесый, липкий след. Так начал он с кухни, выполз в коридор, занял собой всю прихожую и подбирался к гостиной.
Довела я себя до того своим страхом, что проснувшись однажды утром, едва не задохнулась. Он был повсюду. Вокруг, над, под, по бокам. Он нежно обхватывал меня со всех сторон и душил в объятиях. И сил уже не было ни встать, ни говорить. Едва их хватало, чтобы дышать. Страх съел всё.
Страх уничтожал по частичкам мою жизнь, забирал у меня время, деньги и личное пространство. Теперь страх принялся за основу, за меня. Давно он уже не был тем маленьким комочком, что грел мои ноги и скрашивал одиночество. Страх вырос, потому что я так и не решилась в свое время запереть его в клетку.
- Не хочу, - беззвучно шепнула я. Он услышал, забулькал от смеха.
- Уходи, - попыталась оскалиться, но страх только плотнее сжался вокруг, почти лишая возможности дышать.
- Не хочу! Уходи! – сквозь слезы умоляла. Но ничего. Никак. Не менялось.
Вот тут то и проснулась злость. Сощурив алые глазки, выскочила из-за угла и впилась страху в бока. Истово рвала его тушу, и страх начал отбиваться.
- Уходи! – набираясь сил, процедила я, страх огрызнулся. Злость разрослась до размеров взрослой дворняги и обратилась гневом.
- Уходи! – прорычала я, гладя страху в глаза. Он мешкал, сдавал позиции, но исчезать всё ещё не собирался. Тогда гнев обернулся яростью. А ярость, она что – у неё нет ни мыслей, ни сознания, есть только недюжая сила.
- Уходи! – во весь голос закричала я, и ярость вцепилась ему в глотку, не дав ни секунды поразмыслить. Страх ухнул, ахнул и лопнул, не оставив даже клочков. Ярость разнесла ещё пару табуреток и тоже исчезла. Я её и не виню, что возьмешь с безмозглого животного.
Впервые за долгое время, я почувствовала свободу, без страха. Мне не было ни грустно, ни одиноко. Мне было легко дышать, и чуть позже я поняла, что я, по сути, никогда не была одна. Спустя месяц я вышла замуж за того самого юношу из соседнего отдела, просто не боясь наконец ответить ему взаимностью.
Конечно, жить совсем без страха было непривычно и немного опасно, и, почувствовав это. страх сам пришел. Однажды утром, когда муж хозяйничал на кухне, страх забрался ко мне на грудь. Замурлыкал, потерся о щеку, смотрел виновато. Я не стала его прогонять.
Я заперла его в клетку и оставила в коридоре.
Теперь страх всегда предупреждает меня об опасности, но не более. Он знает свои рамки. И главное, что я уже больше никогда не позволю ему разрастись.
Ел он много...Ел он много, чуть ли ни всю зарплату проедал, оставляя мне только мелочь на чай и сдобные булочки. Всё свободное время приходилось тратить на его чистку. Любил страх ласку и вечно цеплялся когтистыми лапами за подол моей юбки. Порвал её в нескольких местах, а ещё подгрыз ножку трюмо, проглотил ключ от квартиры и передрал все мои туфли. Набедокурил, что впору было бы выгнать или отдать его в другие добрые руки, но больно любила родного, близкого душе. Да и кто ещё стал бы греть меня вечерами, сворачиваясь тяжелой тушкой на коленях.
Год от года страх рос, и места ему нужно было все больше и больше. Уже не хватало для него стен прихожей и старый торшер жал бок. Из коридора пришлось перенести его в гостиную, расчистив углы от хлама старых воспоминаний и сдвинув ближе к дивану телевизор. Тогда страх вальяжно распластался в отведенном ему уголке и впал в спячку. Во сне он не прекращал расти ввысь и вширь. Три недели спал мой родной, скуля и посапывая беззубым ртом. Скреб половичек, да так яростно, что остались в паркете глубокие борозды. Ночами порой приходилось сидеть рядом и гладить по загривку страх, размером с африканского льва.
К пробуждению своему лев располнел и ощетинился. Улыбнулся мне порезавшимися мелкими зубками и забрался на кровать. При попытке согнать его обратно, на подстилку, я чуть не лишилась пальцев. От такой наглости я поначалу опешила, но отказать ему уже не посмела. Так и стал страх спать со мной на одной постели.
Время всё шло – страх наглел, начал уже увязываться за мной на работу, отгонял прохожих, хищно клацая зубами возле их глоток. На работе рычал на коллег, а особо хищно на юношу из соседнего отдела, что уже пару недель оказывал мне знаки внимания. Ревновал мой питомец. Раз даже едва не бросился на паренька, намереваясь вцепиться ему в шею. Пришлось взять отпуск, надумав обучить страх хорошим манерам и команде “Рядом”. Но он, избалованный нахал, уже не поддавался дрессировке. Поглядывал на меня с ехидством и гортанно мурлыкал: “А зачем, хозяйка?”. Занимал весь диван и смотрел за меня телевизор. Давно начали прорезаться у него человеческие повадки.
Хуже всего, что страх не прекращал расти. Встал на задние лапы, вытянувшись под потолок, ходил по квартире, сбрасывая с полок фотографии, пожирал воспоминания, а заодно и всю еду в холодильнике. Впору уже было занервничать, гнать его, как можно скорей, пока не разрушил всё вокруг. Но мне не хватало смелости - мой ненаглядный теперь контролировал ситуацию, и уже скорее я стала его питомцем. Поедала крошки и ютилась на краю постели.
Страх жирнел, уже не по дням, а по часам, питаясь моей растерянностью и трепетом. Мало-помалу, он стал заполнять всю квартиру, словно гигантский слизень, оставляя везде за собой белесый, липкий след. Так начал он с кухни, выполз в коридор, занял собой всю прихожую и подбирался к гостиной.
Довела я себя до того своим страхом, что проснувшись однажды утром, едва не задохнулась. Он был повсюду. Вокруг, над, под, по бокам. Он нежно обхватывал меня со всех сторон и душил в объятиях. И сил уже не было ни встать, ни говорить. Едва их хватало, чтобы дышать. Страх съел всё.
Страх уничтожал по частичкам мою жизнь, забирал у меня время, деньги и личное пространство. Теперь страх принялся за основу, за меня. Давно он уже не был тем маленьким комочком, что грел мои ноги и скрашивал одиночество. Страх вырос, потому что я так и не решилась в свое время запереть его в клетку.
- Не хочу, - беззвучно шепнула я. Он услышал, забулькал от смеха.
- Уходи, - попыталась оскалиться, но страх только плотнее сжался вокруг, почти лишая возможности дышать.
- Не хочу! Уходи! – сквозь слезы умоляла. Но ничего. Никак. Не менялось.
Вот тут то и проснулась злость. Сощурив алые глазки, выскочила из-за угла и впилась страху в бока. Истово рвала его тушу, и страх начал отбиваться.
- Уходи! – набираясь сил, процедила я, страх огрызнулся. Злость разрослась до размеров взрослой дворняги и обратилась гневом.
- Уходи! – прорычала я, гладя страху в глаза. Он мешкал, сдавал позиции, но исчезать всё ещё не собирался. Тогда гнев обернулся яростью. А ярость, она что – у неё нет ни мыслей, ни сознания, есть только недюжая сила.
- Уходи! – во весь голос закричала я, и ярость вцепилась ему в глотку, не дав ни секунды поразмыслить. Страх ухнул, ахнул и лопнул, не оставив даже клочков. Ярость разнесла ещё пару табуреток и тоже исчезла. Я её и не виню, что возьмешь с безмозглого животного.
Впервые за долгое время, я почувствовала свободу, без страха. Мне не было ни грустно, ни одиноко. Мне было легко дышать, и чуть позже я поняла, что я, по сути, никогда не была одна. Спустя месяц я вышла замуж за того самого юношу из соседнего отдела, просто не боясь наконец ответить ему взаимностью.
Конечно, жить совсем без страха было непривычно и немного опасно, и, почувствовав это. страх сам пришел. Однажды утром, когда муж хозяйничал на кухне, страх забрался ко мне на грудь. Замурлыкал, потерся о щеку, смотрел виновато. Я не стала его прогонять.
Я заперла его в клетку и оставила в коридоре.
Теперь страх всегда предупреждает меня об опасности, но не более. Он знает свои рамки. И главное, что я уже больше никогда не позволю ему разрастись.